Даже независимые и антивоенные медиа нередко воспроизводят колониальный взгляд на коренные народы. На примере истории ненца Александра видно, как отсутствие знаний и критического контекста превращает личный рассказ в стереотип, который затем распространяется как «правда о культуре».

---

Краткое содержание статьи: Александр – ненец с Ямала, бывший оленевод и рыбак. Несколько лет назад он потерял почти всё стадо из-за аномального дождя зимой: тундру покрыла ледяная корка, и олени не смогли добраться до ягеля и погибли. Затем в реке пропала рыба, начались проблемы с долгами, штрафы за «незаконный» лов и постоянная борьба за выживание на фоне роста цен. В итоге Александр подписал контракт на участие в войне против Украины, объясняя это тем, что у него «не было выбора», что война — это «как охота», а в ненецкой традиции «убивать людей не грех». Текст также цитирует его слова о ненависти к «приезжим» — таджикам, узбекам, украинцам — и о том, что на Ямале многие поддерживают войну и считают, что она даёт шанс выжить.

Автор описывает эту трагедию, как личную: погибло стадо, пропала рыба, семья оказалась в долгах, и в итоге герой подписал контракт, чтобы поехать на войну. Всё подано как набор случайностей и личных решений, но на самом деле за этим стоит системный контекст. Например, гибель оленей — это прямое следствие климатических изменений. Когда в тундре зимой идёт дождь, снег покрывается ледяной коркой, и олени не могут добраться до ягеля, — это не «невезение», а климатическая катастрофа.

Исчезновение рыбы — тоже не случайность. Это результат промышленной эксплуатации территорий Ямала, загрязнения рек и озёр, активного расширения газовой и нефтяной добычи. Всё это последствия государственных решений в пользу корпоративных интересов, которые напрямую влияют на жизнь коренных народов. Но текст эти процессы выносит за скобки, их как будто не существует вовсе. 

Утверждение, что «ненецкое население не берут на работу», тоже возникает не на пустом месте. Это следствие дискриминации и стереотипов о ненцах как о людях, непригодных для «нормальной» работы: их воспринимают как пьяниц и дикарей, не способных справляться с простыми задачами.  

В результате история оказывается вырвана из той колониальной рамки, которая и делает возможным происходящее: разрушение традиционных форм хозяйствования, отсутствие доступа к земле и ресурсам, долговую зависимость, военную мобилизацию. Вместо анализа структурного насилия читателю предлагается картина частной беды — без политических, экономических и экологических причин.

Здесь проявляются несколько уровней колониального давления одновременно. Экологическое — через разрушение тундры и исчезновение животных. Экономическое — через навязанные долговые механизмы, квоты и штрафы, делающие традиционную экономику нерентабельной и недоступной. Культурное — через русификацию, уничтожение и утрату языка, стирание идентичности. А также через разрушение представлений о ритуалах и подмену традиционной этики охоты и шаманских практик колониальными интерпретациями.

Особенно показательно, как автор объясняет «готовность героя убивать» тем, что он «видел кровь животных». Это крайне колониальный и редукционистский взгляд. В России миллионы людей знакомы с забоем животных, особенно в сельских районах, но только по отношению к коренным народам этот опыт трактуется как проявление «дикости».

Однако есть ещё одна важная проблема. В тексте приводятся слова респондента о том, что «у ненцев убивать не грех» и что «так устроена культура». Мы проконсультировались с носителями знаний о традиционной ненецкой культуре, и это представление не соответствует действительности. Ненецкая традиционная этика строится на уважении к животному и человеку, на балансе и запрете бессмысленного насилия.

Поэтому такие слова нельзя воспринимать как отражение культуры. Это индивидуальная интерпретация, сформированная в условиях колониального давления. Человек, выросший внутри разрушенной культурной среды, может непроизвольно воспроизводить имперские стереотипы о «жестокости» или «дикости» своего народа — особенно если таким образом он пытается рационализировать свои собственные действия или ситуацию.

Но ответственность здесь лежит не на герое текста, а на журналисте. У автора материала не было достаточных знаний о ненецкой культуре, чтобы отличить личное от коллективного, травматическое от традиционного. Он не перепроверил слова респондента и не обратился за консультацией к экспертам, знакомым с культурным контекстом. В результате частное выдается за традицию, а случайное — за правило. Так рождаются колониальные стереотипы, которые затем бесконтрольно циркулируют в медиапространстве.

Более того, такие искажения имеют международные последствия. Этот материал цитировали на одной из конференций по Арктике в Японии как «пример ненецкой культуры». Таким образом, ошибки российских журналистов становятся глобальным источником знания о коренных народах — и формируют искажённое восприятие среди исследователей и политиков.

Россия остаётся империей, где колониальное мышление не отрефлексировано. Даже там, где кажется, что мы говорим о человеческих историях, на деле воспроизводится иерархия: кто имеет право говорить и кто остаётся объектом чужого взгляда.

Поэтому наш призыв прост: если вы пишете о коренных народах — обращайтесь к самим коренным экспертам. Консультируйтесь с нами, задавайте вопросы, проверяйте интерпретации. Не пишите о нас без нас. Только так можно избежать поверхностных и колониальных ошибок, которые не просто искажают реальность, но и продолжают насилие над нашим знанием и опытом.

*Текст написан при участии коренных эксперток, пожелавших остаться анонимными